Lyrics Давид Самойлов - Пестель, поэт и Анна
Views
111
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Давид Самойлов - Пестель, поэт и Анна, and also a translation of a song with a video or clip.
Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.
А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем".
Он думал: "И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье".
- Позвольте мне чубук, я закурю.
- Пожалуйте огня.
- Благодарю.
А Пушкин думал: "Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?"
Шел разговор о равенстве сословий.
- Как всех равнять? Народы так бедны,-
Заметил Пушкин,- что и в наши дни
Для равенства достойных нет сословий.
И потому дворянства назначенье -
Хранить народа честь и просвещенье.
- О, да,- ответил Пестель,- если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
- Увы,- ответил Пушкин,- тех основ
Не пожалеет разве Пугачев...
- Мужицкий бунт бессмыслен...-
За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!"
- Но, не борясь, мы потакаем злу,-
Заметил Пестель,- бережем тиранство.
- Ах, русское тиранство-дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу,-
Ответил Пушкин.
"Что за резвый ум,-
Подумал Пестель,- столько наблюдений
И мало основательных идей".
- Но тупость рабства сокрушает гений!
- На гения отыщется злодей,-
Ответил Пушкин.
Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.
Заговорили о любви.
- Она,-
Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена.-
Тут Пестель улыбнулся.
- Я душой
Матерьялист, но протестует разум.-
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!"
Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.
Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник -
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: "Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них".
В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал - распевает Анна.
И задохнулся:
"Анна! Боже мой!"
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.
А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем".
Он думал: "И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье".
- Позвольте мне чубук, я закурю.
- Пожалуйте огня.
- Благодарю.
А Пушкин думал: "Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?"
Шел разговор о равенстве сословий.
- Как всех равнять? Народы так бедны,-
Заметил Пушкин,- что и в наши дни
Для равенства достойных нет сословий.
И потому дворянства назначенье -
Хранить народа честь и просвещенье.
- О, да,- ответил Пестель,- если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
- Увы,- ответил Пушкин,- тех основ
Не пожалеет разве Пугачев...
- Мужицкий бунт бессмыслен...-
За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!"
- Но, не борясь, мы потакаем злу,-
Заметил Пестель,- бережем тиранство.
- Ах, русское тиранство-дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу,-
Ответил Пушкин.
"Что за резвый ум,-
Подумал Пестель,- столько наблюдений
И мало основательных идей".
- Но тупость рабства сокрушает гений!
- На гения отыщется злодей,-
Ответил Пушкин.
Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.
Заговорили о любви.
- Она,-
Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена.-
Тут Пестель улыбнулся.
- Я душой
Матерьялист, но протестует разум.-
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!"
Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.
Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник -
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: "Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них".
В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал - распевает Анна.
И задохнулся:
"Анна! Боже мой!"
There, Anna sang since the morning
And something sewed or embroidered.
And the song, reaching from the yard,
He could not help feeling his heart.
And Pestel thought: "Oh, how he is scattered!
Like on needles! He could at least sit down!
But, however, there is something in it, there is something.
And young. And he will not become a Pharisee. "
He thought: & quot; And, of course, blossom
His talent, with proper direction,
When Russia finds itself
Freedom and a worthy reign ".
"Let me have a chibouk, I'll smoke."
- Please fire.
"Thank you."
And Pushkin thought: "He is very intelligent
And strong in spirit. It is evident that he is aiming at Brutus.
But times for brutas are too steep.
And is not Napoleon among the brats? & Quot;
There was talk of equality of estates.
- How to equate all? The people are so poor, -
Noted Pushkin - that in our days
For the equality of worthy there are no estates.
And so the nobility appointed -
To keep people honor and enlightenment.
"Oh, yes," Pestel answered, "if the throne
It is in the country in the hands of a despot,
Then the nobility first care
Change the basis of power and law.
"Alas," answered Pushkin, "those foundations
Will not he regret Pugachev ...
"A peasant revolt is meaningless ..."
Outside the window
Anna did not stop singing.
And the yard smelled of the neighbor-Moldovan
Lambskin, bread and wine.
The day filled with a gentle blue,
Like buckets from a bottomless well.
And the voice was high: just about to break.
But Pushkin thought: "Anna! My God! & Quot;
"But, not fighting, we indulge evil,"
Noticed Pestel, - we save tyranny.
"Ah, Russian tyranny-amateurism,
I would teach tyrants the craft, -
Answered Pushkin.
"What a quick mind,"
Pestel thought, - so many observations
And few solid ideas ".
"But the stupidity of slavery is overwhelmed by a genius!"
"A villain will be found on a genius,"
Answered Pushkin.
However, the conversation
Was nice. They talked about Lycurgus,
And about Solon, and about Petersburg,
And that Russia is eager for space.
About Asia, the Caucasus and Dante,
And about the movement of Prince Ypsilanti.
They talked about love.
- She is,-
I noticed Pushkin, - from your point of view
Useful only for citizens of multiplication
And, therefore, also in the framework introduced.
Then Pestel smiled.
- I am the soul
A materialist, but the mind is protesting.
With a smile he seemed light-eyed.
And Pushkin suddenly thought: "This is salt!"
They said goodbye. Pestel was leaving
The street is pitted and dirty,
And Alexander, pampered and idle,
Absently he was following him out of the window.
There was a Russian Brutus. I looked after him
Russian genius with sadness for no reason.
Trees, like green jugs,
Keep the morning cold and blue.
He wrote this phrase in a diary -
About the mind and heart. The forehead wrinkled,
I said to myself: "He is also a conspirator.
And nowhere to go, except them. "
In the next yard, a karutza crawled in,
The dog barked. The air is elastic
Swinging branches full of foliage.
It was April. And life was desirable.
He heard it again, Anna sings.
And he gasped:
"Anna! My God! & Quot;
And something sewed or embroidered.
And the song, reaching from the yard,
He could not help feeling his heart.
And Pestel thought: "Oh, how he is scattered!
Like on needles! He could at least sit down!
But, however, there is something in it, there is something.
And young. And he will not become a Pharisee. "
He thought: & quot; And, of course, blossom
His talent, with proper direction,
When Russia finds itself
Freedom and a worthy reign ".
"Let me have a chibouk, I'll smoke."
- Please fire.
"Thank you."
And Pushkin thought: "He is very intelligent
And strong in spirit. It is evident that he is aiming at Brutus.
But times for brutas are too steep.
And is not Napoleon among the brats? & Quot;
There was talk of equality of estates.
- How to equate all? The people are so poor, -
Noted Pushkin - that in our days
For the equality of worthy there are no estates.
And so the nobility appointed -
To keep people honor and enlightenment.
"Oh, yes," Pestel answered, "if the throne
It is in the country in the hands of a despot,
Then the nobility first care
Change the basis of power and law.
"Alas," answered Pushkin, "those foundations
Will not he regret Pugachev ...
"A peasant revolt is meaningless ..."
Outside the window
Anna did not stop singing.
And the yard smelled of the neighbor-Moldovan
Lambskin, bread and wine.
The day filled with a gentle blue,
Like buckets from a bottomless well.
And the voice was high: just about to break.
But Pushkin thought: "Anna! My God! & Quot;
"But, not fighting, we indulge evil,"
Noticed Pestel, - we save tyranny.
"Ah, Russian tyranny-amateurism,
I would teach tyrants the craft, -
Answered Pushkin.
"What a quick mind,"
Pestel thought, - so many observations
And few solid ideas ".
"But the stupidity of slavery is overwhelmed by a genius!"
"A villain will be found on a genius,"
Answered Pushkin.
However, the conversation
Was nice. They talked about Lycurgus,
And about Solon, and about Petersburg,
And that Russia is eager for space.
About Asia, the Caucasus and Dante,
And about the movement of Prince Ypsilanti.
They talked about love.
- She is,-
I noticed Pushkin, - from your point of view
Useful only for citizens of multiplication
And, therefore, also in the framework introduced.
Then Pestel smiled.
- I am the soul
A materialist, but the mind is protesting.
With a smile he seemed light-eyed.
And Pushkin suddenly thought: "This is salt!"
They said goodbye. Pestel was leaving
The street is pitted and dirty,
And Alexander, pampered and idle,
Absently he was following him out of the window.
There was a Russian Brutus. I looked after him
Russian genius with sadness for no reason.
Trees, like green jugs,
Keep the morning cold and blue.
He wrote this phrase in a diary -
About the mind and heart. The forehead wrinkled,
I said to myself: "He is also a conspirator.
And nowhere to go, except them. "
In the next yard, a karutza crawled in,
The dog barked. The air is elastic
Swinging branches full of foliage.
It was April. And life was desirable.
He heard it again, Anna sings.
And he gasped:
"Anna! My God! & Quot;