Текст песни Владимир Высоцкий - Когда об стену я разбил лицо и члены ...
Просмотров
42
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Владимир Высоцкий - Когда об стену я разбил лицо и члены ..., а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Когда я об стену разбил лицо и члены
и все, что только было можно, произнес
Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
"Я умоляю вас, пока не трожьте вены.
При ваших нервах и при вашей худобе
Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
Чем учинять членовредительство себе,
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток".
Он сказал мне: "Приляг,
успокойся, не плачь, -
он сказал: - Я не враг,
Я - твой верный палач.
Уж не за полночь - за три.
Давай отдохнем.
Нам ведь все-таки завтра
работать вдвоем".
Раз дело приняло приятный оборот -
Чем черт не шутит - может, правда, выпить чаю?
- Но только, знаете, весь ваш палачий род
Я, как вы можете представить, презираю.
Он попросил: "Не трожьте грязное белье.
Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
Но вы войдите в положение мое -
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.
И не людям, прости, -
Счет веду головам.
Ваш удел - не ахти,
но завидую вам.
Право, я не шучу,
Я смотрю делово -
Говори, что хочу,
Обзывай хоть кого".
Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
"Приговоренный обладает, как никто,
Свободой слова, то есть подлинной свободой".
И я избавился от острой неприязни
и посочувствовал дурной его судьбе.
"Как жизнь?" - спросил меня палач. - Да так себе... -
Спросил бы лучше он: как смерть - за час до казни.
- Ах, прощенья прошу, -
Важно знать палачу,
Что, когда я вишу,
Я ногами сучу.
Да у плахи сперва
хорошо б подмели,
Чтоб моя голова
не валялась в пыли.
Чай закипел, положен сахар по две ложки.
- Спасибо! - Что вы! Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
А грязи нет, - у нас ковровые дорожки.
Ах, да неужто ли подобное возможно!
От умиленья я всплакнул и лег ничком.
Он быстро шею мне потрогал осторожно
И одобрительно почмокал языком.
Он шепнул: Ни гугу!
Здесь кругом стукачи.
Чем смогу - помогу,
Только ты не молчи.
Стану ноги пилить -
Можешь ересь болтать,
Чтобы казнь отдалить,
Буду дольше пытать.
Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
А я уже дождаться утра не могу.
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: "Остановись, мгновенье, -
чтоб стоны с воплями остались на губах!
- Какую музыку, - спросил он, - дать при этом?
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
Будет больно - поплачь,
Если невмоготу, -
Намекнул мне палач.
- Хорошо, я учту.
Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил:
"Помнят тех, кто казнен,
А не тех, кто казнил".
Развлек меня про гильотину анекдотом,
назвав ее лишь подражаньем топору.
Он посочувствовал французкому двору
и не казненным, а убитым гугенотам.
Жалел о том, что кол в России упразднен,
Был оживлен и сыпал датами привычно.
Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
И горевал о тех, над кем работал лично.
- Раньше, - он говорил, -
Я дровишки рубил,
Я и стриг, я и брил,
И с ружьишком ходил.
Тратил пыл в пустоту
и губил свой талант,
а на этом посту
повернулось на лад.
Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
рубил, должно быть, для наглядности, рукой.
А в то же время знать не знал, кто он такой, -
невелико образованье палачево.
Парок над чаем тонкой змейкой извивался.
Он дул на воду, грея руки о стекло.
Об инквизиции с почтеньем отзывался
и об опричниках - особенно тепло.
Мы гоняли чаи,
Вдруг палач зарыдал:
"Дескать, жертвы мои
все идут на скандал.
Ах, вы тяжкие дни,
палачева стерня.
Ну за что же они
ненавидят меня?"
Он мне поведал назначенье инструментов.
Все так не страшно - и палач как добрый врач.
Но на работе до поры все это прячь,
чтоб понапрасну не нервировать клиентов.
Бывает, только его в чувство приведешь,
водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
а он примерится, когда ты подойдешь,
возьмет и плюнет. И испорчена рубаха.
Накричали речей
мы за клан палачей.
Мы за всех палачей
пили чай, чай ничей.
Я совсем обалдел,
чуть не лопнул, крича.
Я орал: "Кто посмел
обижать палача?!"
Смежила веки мне предсмертная усталость.
Уже светало, наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло -
такую ночь провел, не каждому досталось!
Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
согнал назойливую муху мне с плеча.
Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
и образ доброго чудного палача.
и все, что только было можно, произнес
Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
"Я умоляю вас, пока не трожьте вены.
При ваших нервах и при вашей худобе
Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
Чем учинять членовредительство себе,
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток".
Он сказал мне: "Приляг,
успокойся, не плачь, -
он сказал: - Я не враг,
Я - твой верный палач.
Уж не за полночь - за три.
Давай отдохнем.
Нам ведь все-таки завтра
работать вдвоем".
Раз дело приняло приятный оборот -
Чем черт не шутит - может, правда, выпить чаю?
- Но только, знаете, весь ваш палачий род
Я, как вы можете представить, презираю.
Он попросил: "Не трожьте грязное белье.
Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
Но вы войдите в положение мое -
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.
И не людям, прости, -
Счет веду головам.
Ваш удел - не ахти,
но завидую вам.
Право, я не шучу,
Я смотрю делово -
Говори, что хочу,
Обзывай хоть кого".
Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
"Приговоренный обладает, как никто,
Свободой слова, то есть подлинной свободой".
И я избавился от острой неприязни
и посочувствовал дурной его судьбе.
"Как жизнь?" - спросил меня палач. - Да так себе... -
Спросил бы лучше он: как смерть - за час до казни.
- Ах, прощенья прошу, -
Важно знать палачу,
Что, когда я вишу,
Я ногами сучу.
Да у плахи сперва
хорошо б подмели,
Чтоб моя голова
не валялась в пыли.
Чай закипел, положен сахар по две ложки.
- Спасибо! - Что вы! Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
А грязи нет, - у нас ковровые дорожки.
Ах, да неужто ли подобное возможно!
От умиленья я всплакнул и лег ничком.
Он быстро шею мне потрогал осторожно
И одобрительно почмокал языком.
Он шепнул: Ни гугу!
Здесь кругом стукачи.
Чем смогу - помогу,
Только ты не молчи.
Стану ноги пилить -
Можешь ересь болтать,
Чтобы казнь отдалить,
Буду дольше пытать.
Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
А я уже дождаться утра не могу.
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: "Остановись, мгновенье, -
чтоб стоны с воплями остались на губах!
- Какую музыку, - спросил он, - дать при этом?
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
Будет больно - поплачь,
Если невмоготу, -
Намекнул мне палач.
- Хорошо, я учту.
Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил:
"Помнят тех, кто казнен,
А не тех, кто казнил".
Развлек меня про гильотину анекдотом,
назвав ее лишь подражаньем топору.
Он посочувствовал французкому двору
и не казненным, а убитым гугенотам.
Жалел о том, что кол в России упразднен,
Был оживлен и сыпал датами привычно.
Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
И горевал о тех, над кем работал лично.
- Раньше, - он говорил, -
Я дровишки рубил,
Я и стриг, я и брил,
И с ружьишком ходил.
Тратил пыл в пустоту
и губил свой талант,
а на этом посту
повернулось на лад.
Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
рубил, должно быть, для наглядности, рукой.
А в то же время знать не знал, кто он такой, -
невелико образованье палачево.
Парок над чаем тонкой змейкой извивался.
Он дул на воду, грея руки о стекло.
Об инквизиции с почтеньем отзывался
и об опричниках - особенно тепло.
Мы гоняли чаи,
Вдруг палач зарыдал:
"Дескать, жертвы мои
все идут на скандал.
Ах, вы тяжкие дни,
палачева стерня.
Ну за что же они
ненавидят меня?"
Он мне поведал назначенье инструментов.
Все так не страшно - и палач как добрый врач.
Но на работе до поры все это прячь,
чтоб понапрасну не нервировать клиентов.
Бывает, только его в чувство приведешь,
водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
а он примерится, когда ты подойдешь,
возьмет и плюнет. И испорчена рубаха.
Накричали речей
мы за клан палачей.
Мы за всех палачей
пили чай, чай ничей.
Я совсем обалдел,
чуть не лопнул, крича.
Я орал: "Кто посмел
обижать палача?!"
Смежила веки мне предсмертная усталость.
Уже светало, наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло -
такую ночь провел, не каждому досталось!
Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
согнал назойливую муху мне с плеча.
Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
и образ доброго чудного палача.
When I smashed against the wall face and members
and all that was possible was pronounced
Suddenly, a quiet whisper came from behind:
& quot; I plead with you until you touch the veins.
With your nerves and with your thinness
Isn't it better than tea? Or a fire drink?
How do you hurt yourself,
Leave anything untouched for torture. & Quot;
He said to me: "Lie down,
keep calm, don't cry, -
he said: - I am not an enemy,
I am your faithful executioner.
Not after midnight - for three.
Let's rest.
After all, we still have tomorrow
work together & quot ;.
Once the case took a pleasant turn -
What the hell is not joking - can, really, drink tea?
- But only, you know, your whole butcher race
I, as you can imagine, despise.
He asked: "Do not rub dirty laundry."
I myself do not cherish butchery attachments.
But you enter my position -
I am here in the service, I am trying here.
And not people, I'm sorry -
I keep the score to the heads.
Your destiny is not so hot
but I envy you.
Right i'm not joking
I look business -
Say what I want
Call someone & quot ;.
He was sprinkled with white dandruff, like soda,
He spoke, blowing his nose in an old coat:
& quot; the Sentence possesses like no one
Free speech, that is, true freedom. & Quot;
And I got rid of acute hostility
and sympathized with his bad fate.
& quot; How are you? & quot; - the executioner asked me. - So-so... -
He would have asked better: like death - an hour before the execution.
- Oh, I beg your pardon, -
It is important to know the executioner,
What when I hang,
I kick my feet.
Yes, the choir first
well used swept,
To my head
did not roll in the dust.
Tea boiled, put sugar two spoons.
- Thank! - What do you! Do not disagree!
Your legs will be twisted to avoid twofold
And there is no dirt - we have carpet.
Oh yes, is it really possible?
From crying I cried and lay on my face.
He quickly touched my neck carefully
And approvingly pochkal language.
He whispered: No gugu!
Here are the circle of informers.
Than I can - I will help,
Only you do not be silent.
I will cut my legs
You can heresy chat,
To delay the penalty
I will torture longer.
Not the night before the execution, but the soul rest!
And I can not wait for the morning.
When he begins to burn me and bend in an arc,
I shout fun: "Stop, a moment, -
so that the moans of screaming remained on the lips!
- What kind of music, - he asked, - to give at the same time?
I confess I have a weakness for minuet,
But they are in the collection and Offenbach.
It will hurt - cry,
If unbearable, -
The executioner hinted to me.
- Well, I will consider.
He encouraged me,
True, he was sad:
& quot; Remember those who are executed
And not those who executed & quot ;.
Entertained me about the guillotine anecdote,
calling it only an imitation of an ax.
He sympathized with the French court
and not executed, but killed by the Huguenots.
He regretted that the stake in Russia was abolished,
He was animated and sprinkled dates as usual.
He knew for certain - who, where and how was executed,
And he grieved over those he worked personally.
“Before,” he said, “
I chopped wood
I cut my hair, I shave
And went with a gun.
Spent the heat in the void
and ruined your talent
and in this post
turned on the fret.
Nekstati remembered the date of Pugachev's death
chopped, must be, for clarity, hand.
And at the same time, he did not know who he was,
small education hangman.
The steam above the tea snake wriggled.
He blew on the water, warming his hands on the glass.
About the Inquisition responded with respect
and oprichniki - especially warm.
We were chasing tea
Suddenly the executioner wept:
& quot; Say, my victims
everyone goes to the scandal.
Oh, you are hard days
hangman stubble.
Well, what are they
hate me? & quot;
He told me the purpose of the tools.
Everything is not so scary - and the executioner is like a kind doctor.
But at work for the time being it is hidden,
so as not to irritate customers in vain.
It happens, only you bring him to life
Throw water and put Offenbach
and he will try on when you approach,
take and spit. And ruined shirt.
Shouted speeches
we are for the clan of executioners.
We are for all the executioners
drank tea, nobody's tea.
I was completely stunned
nearly burst screaming.
I screamed: "Who dared
offend the executioner?! & quot;
Eyelids have mixed me with death fatigue.
Already light, our time is up.
But at least I was lucky before my death -
spent such a night, not everyone got it!
He said good night to me goodbye
drove the annoying fly from my shoulder.
What a pity, not long for me to keep my memories
and the image of a good wonderful executioner.
and all that was possible was pronounced
Suddenly, a quiet whisper came from behind:
& quot; I plead with you until you touch the veins.
With your nerves and with your thinness
Isn't it better than tea? Or a fire drink?
How do you hurt yourself,
Leave anything untouched for torture. & Quot;
He said to me: "Lie down,
keep calm, don't cry, -
he said: - I am not an enemy,
I am your faithful executioner.
Not after midnight - for three.
Let's rest.
After all, we still have tomorrow
work together & quot ;.
Once the case took a pleasant turn -
What the hell is not joking - can, really, drink tea?
- But only, you know, your whole butcher race
I, as you can imagine, despise.
He asked: "Do not rub dirty laundry."
I myself do not cherish butchery attachments.
But you enter my position -
I am here in the service, I am trying here.
And not people, I'm sorry -
I keep the score to the heads.
Your destiny is not so hot
but I envy you.
Right i'm not joking
I look business -
Say what I want
Call someone & quot ;.
He was sprinkled with white dandruff, like soda,
He spoke, blowing his nose in an old coat:
& quot; the Sentence possesses like no one
Free speech, that is, true freedom. & Quot;
And I got rid of acute hostility
and sympathized with his bad fate.
& quot; How are you? & quot; - the executioner asked me. - So-so... -
He would have asked better: like death - an hour before the execution.
- Oh, I beg your pardon, -
It is important to know the executioner,
What when I hang,
I kick my feet.
Yes, the choir first
well used swept,
To my head
did not roll in the dust.
Tea boiled, put sugar two spoons.
- Thank! - What do you! Do not disagree!
Your legs will be twisted to avoid twofold
And there is no dirt - we have carpet.
Oh yes, is it really possible?
From crying I cried and lay on my face.
He quickly touched my neck carefully
And approvingly pochkal language.
He whispered: No gugu!
Here are the circle of informers.
Than I can - I will help,
Only you do not be silent.
I will cut my legs
You can heresy chat,
To delay the penalty
I will torture longer.
Not the night before the execution, but the soul rest!
And I can not wait for the morning.
When he begins to burn me and bend in an arc,
I shout fun: "Stop, a moment, -
so that the moans of screaming remained on the lips!
- What kind of music, - he asked, - to give at the same time?
I confess I have a weakness for minuet,
But they are in the collection and Offenbach.
It will hurt - cry,
If unbearable, -
The executioner hinted to me.
- Well, I will consider.
He encouraged me,
True, he was sad:
& quot; Remember those who are executed
And not those who executed & quot ;.
Entertained me about the guillotine anecdote,
calling it only an imitation of an ax.
He sympathized with the French court
and not executed, but killed by the Huguenots.
He regretted that the stake in Russia was abolished,
He was animated and sprinkled dates as usual.
He knew for certain - who, where and how was executed,
And he grieved over those he worked personally.
“Before,” he said, “
I chopped wood
I cut my hair, I shave
And went with a gun.
Spent the heat in the void
and ruined your talent
and in this post
turned on the fret.
Nekstati remembered the date of Pugachev's death
chopped, must be, for clarity, hand.
And at the same time, he did not know who he was,
small education hangman.
The steam above the tea snake wriggled.
He blew on the water, warming his hands on the glass.
About the Inquisition responded with respect
and oprichniki - especially warm.
We were chasing tea
Suddenly the executioner wept:
& quot; Say, my victims
everyone goes to the scandal.
Oh, you are hard days
hangman stubble.
Well, what are they
hate me? & quot;
He told me the purpose of the tools.
Everything is not so scary - and the executioner is like a kind doctor.
But at work for the time being it is hidden,
so as not to irritate customers in vain.
It happens, only you bring him to life
Throw water and put Offenbach
and he will try on when you approach,
take and spit. And ruined shirt.
Shouted speeches
we are for the clan of executioners.
We are for all the executioners
drank tea, nobody's tea.
I was completely stunned
nearly burst screaming.
I screamed: "Who dared
offend the executioner?! & quot;
Eyelids have mixed me with death fatigue.
Already light, our time is up.
But at least I was lucky before my death -
spent such a night, not everyone got it!
He said good night to me goodbye
drove the annoying fly from my shoulder.
What a pity, not long for me to keep my memories
and the image of a good wonderful executioner.