Текст песни Юрий Балабанов - Сретение
Просмотров
65
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Юрий Балабанов - Сретение, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он -- Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем." -- Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Иосиф Бродский
16 февраля 1972
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он -- Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем." -- Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Иосиф Бродский
16 февраля 1972
Anne Akhmatova
When she first introduced the church
child, were inside of the number
people who were there permanently,
Saint Symeon and the prophetess Anna.
And the elder received the baby from his hands
Mary; and three people around
the baby stood like a shaky frame,
that morning, lost in the twilight of the temple.
That temple surrounded them like a frozen forest.
From the views of men and from the gaze of heaven
the tops hid, having managed to spread out,
That morning, Mary, the prophetess, the elder.
And only on the crown with a random ray
the light fell on the baby; but he's not talking about anything
did not know yet and snore sleepily,
resting on the strong hands of Simeon.
And it was told to the old man,
that he will see the death darkness
not before the son sees the Lord.
It was done. And the elder said: "Today,
once spoken word,
You in peace, Lord, release me,
then that my eyes saw it
child: he is Your continuation and light
source for the idols of the tribes,
and the glory of Israel in it. "- Simeon
was silent. All of them were surrounded by silence.
Only the echo of those words, touching the rafters,
circled for a while
over their heads, slightly rustling
under the arches of the temple, like a certain bird,
that is able to fly, but unable to descend.
And it was strange to them. There was silence
no less strange than speech. Confused,
Maria was silent. "Words what ..."
And the old man said, turning to Mary:
"In the now lying on your ramps
the fall of some, the exaltation of others,
subject of wrangling and an occasion for strife.
And the same weapon, Mary, who
His flesh is torn, yours
the soul will be wounded. This wound
will let you see what is hidden deep
in the hearts of men, like an eye ".
He finished and moved to the exit. Followed by
Maria, slouching, and the weight of years
bent, Anna looked at them silently.
He walked, decreasing in importance and in the body
for these two women under the canopy of columns.
Almost driven by their views, he
walked silently through this temple to the empty
to the whitewashed dim doorway.
And the gait was old-fashioned.
Only the voice of the prophetess behind when
he rang out a little:
But there he was not hailed, but God
the prophetess has already begun to praise.
And the door was approaching. Clothes and chela
the wind has touched, and the ears are stubbornly
broke the noise of life beyond the walls of the temple.
He was going to die. And not in the street hum
he opened the door with his hands and stepped forward,
but in the deaf mute possession of death.
He walked along a space devoid of firmament,
he heard that time had lost its sound.
And the image of the Child with a radiance around
furry head
Simeon's soul was carrying before her
like a lamp, into that black darkness,
in which, up to now, no one
the road to illuminate itself did not happen.
The luminaire shone, and the path widened.
Joseph Brodsky
February 16, 1972
When she first introduced the church
child, were inside of the number
people who were there permanently,
Saint Symeon and the prophetess Anna.
And the elder received the baby from his hands
Mary; and three people around
the baby stood like a shaky frame,
that morning, lost in the twilight of the temple.
That temple surrounded them like a frozen forest.
From the views of men and from the gaze of heaven
the tops hid, having managed to spread out,
That morning, Mary, the prophetess, the elder.
And only on the crown with a random ray
the light fell on the baby; but he's not talking about anything
did not know yet and snore sleepily,
resting on the strong hands of Simeon.
And it was told to the old man,
that he will see the death darkness
not before the son sees the Lord.
It was done. And the elder said: "Today,
once spoken word,
You in peace, Lord, release me,
then that my eyes saw it
child: he is Your continuation and light
source for the idols of the tribes,
and the glory of Israel in it. "- Simeon
was silent. All of them were surrounded by silence.
Only the echo of those words, touching the rafters,
circled for a while
over their heads, slightly rustling
under the arches of the temple, like a certain bird,
that is able to fly, but unable to descend.
And it was strange to them. There was silence
no less strange than speech. Confused,
Maria was silent. "Words what ..."
And the old man said, turning to Mary:
"In the now lying on your ramps
the fall of some, the exaltation of others,
subject of wrangling and an occasion for strife.
And the same weapon, Mary, who
His flesh is torn, yours
the soul will be wounded. This wound
will let you see what is hidden deep
in the hearts of men, like an eye ".
He finished and moved to the exit. Followed by
Maria, slouching, and the weight of years
bent, Anna looked at them silently.
He walked, decreasing in importance and in the body
for these two women under the canopy of columns.
Almost driven by their views, he
walked silently through this temple to the empty
to the whitewashed dim doorway.
And the gait was old-fashioned.
Only the voice of the prophetess behind when
he rang out a little:
But there he was not hailed, but God
the prophetess has already begun to praise.
And the door was approaching. Clothes and chela
the wind has touched, and the ears are stubbornly
broke the noise of life beyond the walls of the temple.
He was going to die. And not in the street hum
he opened the door with his hands and stepped forward,
but in the deaf mute possession of death.
He walked along a space devoid of firmament,
he heard that time had lost its sound.
And the image of the Child with a radiance around
furry head
Simeon's soul was carrying before her
like a lamp, into that black darkness,
in which, up to now, no one
the road to illuminate itself did not happen.
The luminaire shone, and the path widened.
Joseph Brodsky
February 16, 1972