Текст песни Черные Береты Каспия - Прости, морпех
Просмотров
225
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Черные Береты Каспия - Прости, морпех, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Снег в ноябре, суровый снег
Нас приласкал, гражданкой проспиртованных.
И мы пошли по рыхлой полосе.
Забрали нас долгами арестованных.
Смеясь навзрыд, навзрыд кричали девочки,
И обещали ждать: "А Вы служите, мальчики".
И мы хотели грызть, и мы хотели рвать, чтоб только жили Вы,
И чтоб трудились Ваши пальчики над письмами, над письмами.
Ломали нас, как спички на морозе.
Но проростали вновь, кто не умел ломаться.
Метали нас, роняли как подкоженных,
Чтоб только научились мы в атаке подниматься.
И крик "Ура!" врывался в наши души,
Кровавый снег служил святой иконою.
Мы били в барабаны, по рожам и по нервам,
И ротной песней шли мы зачарованные.
Нас не страшит дисбат, нет, не его боялись мы.
Боялись не вернуться к "дембелю" домой.
Друга не дождется мать, друзья порастеряются.
И кто-то спать заляжется с девчонкой дорогой.
А письма шли, и по началу нежные,
Но каждому в последствии пришлось читать:
"Прости морпех, ошибка вышла глупая.
Я не тебя люблю, и некого мне ждать".
И мы плевались Ольками и Ленами,
И жгли чинариками губы, обозленные.
И по отбою жилами и венами
Терзали душу телу напряженному.
Мы шли вперед, и мы везде по-разному
Несли свой крест по приказу меченых.
Мы шли вперед, несмело оборачиваясь,
Чтоб видеть всех убитых и калеченных.
Мы шли в Чечню, и возвращались мертвыми,
А после нас судили пересудами.
Висели на тросах, на разных кабелях.
И засыпали в ночь с боеголовками.
Мы утопали на подлодках атомных.
И все кончалось мылом и веревкою.
Там, где стоит родимый дом,
У окошка мать думает о том,
Как редко пишет сын.
Сын глотает никотин,
Все думает о том,
Как плохо мы живем. Как плохо мы живем!
От части вертолет, и завтра марш-бросок.
И через час отбой, и фильмы в выходной.
И тритий сапоги, и каждый день тиски.
И тянутся часы по распорядку дня.
Отвоевали мы два лета, две зимы.
Нас встретят девушки, бульвары и сады.
Прощай казарма, автомат и сапоги.
Отвоевали свое, отвоевали свое.
Нас приласкал, гражданкой проспиртованных.
И мы пошли по рыхлой полосе.
Забрали нас долгами арестованных.
Смеясь навзрыд, навзрыд кричали девочки,
И обещали ждать: "А Вы служите, мальчики".
И мы хотели грызть, и мы хотели рвать, чтоб только жили Вы,
И чтоб трудились Ваши пальчики над письмами, над письмами.
Ломали нас, как спички на морозе.
Но проростали вновь, кто не умел ломаться.
Метали нас, роняли как подкоженных,
Чтоб только научились мы в атаке подниматься.
И крик "Ура!" врывался в наши души,
Кровавый снег служил святой иконою.
Мы били в барабаны, по рожам и по нервам,
И ротной песней шли мы зачарованные.
Нас не страшит дисбат, нет, не его боялись мы.
Боялись не вернуться к "дембелю" домой.
Друга не дождется мать, друзья порастеряются.
И кто-то спать заляжется с девчонкой дорогой.
А письма шли, и по началу нежные,
Но каждому в последствии пришлось читать:
"Прости морпех, ошибка вышла глупая.
Я не тебя люблю, и некого мне ждать".
И мы плевались Ольками и Ленами,
И жгли чинариками губы, обозленные.
И по отбою жилами и венами
Терзали душу телу напряженному.
Мы шли вперед, и мы везде по-разному
Несли свой крест по приказу меченых.
Мы шли вперед, несмело оборачиваясь,
Чтоб видеть всех убитых и калеченных.
Мы шли в Чечню, и возвращались мертвыми,
А после нас судили пересудами.
Висели на тросах, на разных кабелях.
И засыпали в ночь с боеголовками.
Мы утопали на подлодках атомных.
И все кончалось мылом и веревкою.
Там, где стоит родимый дом,
У окошка мать думает о том,
Как редко пишет сын.
Сын глотает никотин,
Все думает о том,
Как плохо мы живем. Как плохо мы живем!
От части вертолет, и завтра марш-бросок.
И через час отбой, и фильмы в выходной.
И тритий сапоги, и каждый день тиски.
И тянутся часы по распорядку дня.
Отвоевали мы два лета, две зимы.
Нас встретят девушки, бульвары и сады.
Прощай казарма, автомат и сапоги.
Отвоевали свое, отвоевали свое.
Snow in November, severe snow
We were petted, a citizen of alcoholics.
And we went on a loose strip.
They took us away from the debts of those arrested.
Laughing sobbingly, girls cried violently,
And they promised to wait: "And you serve, boys."
And we wanted to gnaw, and we wanted to tear, so that only you lived,
And that your fingers worked on letters, letters.
They broke us like matches in the cold.
But they germinated again, who did not know how to break.
They threw us down,
So that only we learn to rise in the attack.
And the cry "Hurray!" burst into our souls,
Bloody snow served as a holy icon.
We beat the drums, by the faces and nerves,
And we were enchanted company song.
We are not afraid of the disbat, no, we were not afraid of him.
Afraid not to return to the "demobilization" home.
The friend does not wait for the mother, the friends will lose their heads.
And someone will sleep with the girl on the road.
And the letters were coming, and at first tender,
But everyone later had to read:
"Forgive the Marine, the error came out stupid.
I do not love you, and there's no one to wait for. "
And we spit Olka and Lena,
And they burned their lips with pissing lips, pissed off.
And on the lights out veins and veins
Touched the soul of the body tense.
We went ahead, and we are everywhere in different ways
They carried their cross by the order of the labeled ones.
We walked forward, turning around ineptly,
To see all the dead and crippled.
We went to Chechnya and returned dead,
And after we were judged by gossip.
Hanging on cables, on different cables.
And they fell asleep at night with warheads.
We drowned on nuclear submarines.
And it ended with soap and rope.
Where there is a dear home,
At the window, the mother thinks,
How seldom does the son write.
The son swallows nicotine,
Everyone thinks about how,
How badly we live. How badly we live!
From the part of the helicopter, and tomorrow the march-throw.
And an hour later, and films on the day off.
And tritium boots, and every day a vice.
And the clock stretches on the daily routine.
We won two summers, two winters.
We will be met by girls, boulevards and gardens.
Farewell barracks, machine gun and boots.
Reclaim their own, they won their own.
We were petted, a citizen of alcoholics.
And we went on a loose strip.
They took us away from the debts of those arrested.
Laughing sobbingly, girls cried violently,
And they promised to wait: "And you serve, boys."
And we wanted to gnaw, and we wanted to tear, so that only you lived,
And that your fingers worked on letters, letters.
They broke us like matches in the cold.
But they germinated again, who did not know how to break.
They threw us down,
So that only we learn to rise in the attack.
And the cry "Hurray!" burst into our souls,
Bloody snow served as a holy icon.
We beat the drums, by the faces and nerves,
And we were enchanted company song.
We are not afraid of the disbat, no, we were not afraid of him.
Afraid not to return to the "demobilization" home.
The friend does not wait for the mother, the friends will lose their heads.
And someone will sleep with the girl on the road.
And the letters were coming, and at first tender,
But everyone later had to read:
"Forgive the Marine, the error came out stupid.
I do not love you, and there's no one to wait for. "
And we spit Olka and Lena,
And they burned their lips with pissing lips, pissed off.
And on the lights out veins and veins
Touched the soul of the body tense.
We went ahead, and we are everywhere in different ways
They carried their cross by the order of the labeled ones.
We walked forward, turning around ineptly,
To see all the dead and crippled.
We went to Chechnya and returned dead,
And after we were judged by gossip.
Hanging on cables, on different cables.
And they fell asleep at night with warheads.
We drowned on nuclear submarines.
And it ended with soap and rope.
Where there is a dear home,
At the window, the mother thinks,
How seldom does the son write.
The son swallows nicotine,
Everyone thinks about how,
How badly we live. How badly we live!
From the part of the helicopter, and tomorrow the march-throw.
And an hour later, and films on the day off.
And tritium boots, and every day a vice.
And the clock stretches on the daily routine.
We won two summers, two winters.
We will be met by girls, boulevards and gardens.
Farewell barracks, machine gun and boots.
Reclaim their own, they won their own.