Текст песни Потаня - Он жил у железной дороги - он
Просмотров
82
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Потаня - Он жил у железной дороги - он, а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот) - и вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход. Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму. Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки, железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки, и голос диспетчерши юной, красавицы наверняка, и медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим, там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим, в осенней томительной хмари катился и лязгал металл, и запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов - и утлый уют неуюта, служебной каморки уют, где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше - провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари, ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри, гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире - все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг в своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг, за темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, - покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна, и рядом творится работа, незримому подчинена, и чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон, покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки, как спят одинокие дети и брошенные старики - в надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра, в объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки, железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки, и голос диспетчерши юной, красавицы наверняка, и медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим, там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим, в осенней томительной хмари катился и лязгал металл, и запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов - и утлый уют неуюта, служебной каморки уют, где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше - провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари, ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри, гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире - все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг в своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг, за темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, - покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна, и рядом творится работа, незримому подчинена, и чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон, покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки, как спят одинокие дети и брошенные старики - в надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра, в объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
He lived by the railroad (a well-wisher friend handed over the room) - and suddenly he woke up in alarm, just like on a train that had slowed down. Through the window a flat-naked apartment looked out into the darkness. Midnight, voiced by the roar of the landscape opened to him.
Outskirts, stunted lindens, stalls that have gone out for the night, iron sighs and squeaks, raw thick beeps, and the voice of a young dispatcher, beauties for sure, and the slow rumble of heavy iron cast iron.
A secret business was done there, an emergency mode reigned, something thundered, humming, obedient to the plans of a stranger, metal rolled and clanged in the autumn weary khmari, and the smell of cement and burning over the wet platform was vital.
But brighter than the other sensations was the distinct, akin call of huge empty premises, warehouses, warehouses, workshops - and the fragile comfort of a neuyut, a working garret, where they sleep, if there is a minute, and they burn tea.
And then - failures, spans, journeys, paths, lanterns, night spaces, emptiness, and wastelands, and wastelands, thundering rocker bridges, smeared windows, dash - all this is meaningful and busy in a secret game.
And in the predawn chill he could not help feeling suddenly in his lonely wormhole, which his friend passed to him, behind a dark alarm, that he was wandering around the city, through the courtyards, the peace that emanated from this obscure game.
It is quieter to sleep, if someone does not know sleep before the light, and the work is going on nearby, subordinate to the invisible, and the more incomprehensible its meaning, the deeper the pre-drowned sleep, while at the station closest to the car, they catch the car.
And at dawn, he fell asleep under the creak, the restarts, the hooters, like lonely children and abandoned old people sleep in the hope that it is not in vain, and the secret will is wise, in the arms of someone else's space, where someone else's game lasts.
Outskirts, stunted lindens, stalls that have gone out for the night, iron sighs and squeaks, raw thick beeps, and the voice of a young dispatcher, beauties for sure, and the slow rumble of heavy iron cast iron.
A secret business was done there, an emergency mode reigned, something thundered, humming, obedient to the plans of a stranger, metal rolled and clanged in the autumn weary khmari, and the smell of cement and burning over the wet platform was vital.
But brighter than the other sensations was the distinct, akin call of huge empty premises, warehouses, warehouses, workshops - and the fragile comfort of a neuyut, a working garret, where they sleep, if there is a minute, and they burn tea.
And then - failures, spans, journeys, paths, lanterns, night spaces, emptiness, and wastelands, and wastelands, thundering rocker bridges, smeared windows, dash - all this is meaningful and busy in a secret game.
And in the predawn chill he could not help feeling suddenly in his lonely wormhole, which his friend passed to him, behind a dark alarm, that he was wandering around the city, through the courtyards, the peace that emanated from this obscure game.
It is quieter to sleep, if someone does not know sleep before the light, and the work is going on nearby, subordinate to the invisible, and the more incomprehensible its meaning, the deeper the pre-drowned sleep, while at the station closest to the car, they catch the car.
And at dawn, he fell asleep under the creak, the restarts, the hooters, like lonely children and abandoned old people sleep in the hope that it is not in vain, and the secret will is wise, in the arms of someone else's space, where someone else's game lasts.