Текст песни Михаил Щербаков - Предположим...
Просмотров
38
0 чел. считают текст песни верным
0 чел. считают текст песни неверным
Для вашего ознакомления предоставлен текст песни Михаил Щербаков - Предположим..., а еще перевод песни с видео или клипом. Также вы можете прослушать песню онлайн
Предположим, герой - молодой человек, холостой кавалер -
должен ехать в провинцию, дней этак на десять, делать дела.
Расставаясь с избранницей, он орошает слезой интерьер
и, пожалуй, не врёт, говоря, что разлука ему тяжела.
Заклинает богами земли и морей
без него не подмигивать здесь никому.
В сотый раз напоследок, уже у дверей,
умоляет писать ему, что бы там ни было, в день по письму,
рисовать голубка на конверте и слать непременно скорей.
И красавица тем же вполне от души отвечает ему:
обещает писать, ободряет кивком,
одаряет цветком, наконец отпускает - и в десять минут забывает о нём.
А герой, повелев ямщику не зевать,
через сутки пути прибывает на место,
въезжает в гостиницу и принимается существовать.
То есть, это он движется с делом и без, в экипаже и нет,
озирает окрестности в виде замшелых прудов и скульптур.
Что ни день на подарки понятно кому не жалеет монет,
покупая смарагдовый хлам и серебряный всякий сумбур.
Или в номере (кстати, весьма дорогом)
вечерами письма от негодницы ждёт.
Изнывает со скуки, дурак дураком,
не пьянея глотает ликёр и бисквит без охоты жуёт.
Ожидает конверта с условным на нём от руки голубком
и, томясь ожиданьем, шагает по бархату взад и вперёд.
А кокетка не помнит, она занята,
что ни день ежечасно её с головой поглощает забота то эта, то та.
То непрошеный гость у неё, то мигрень,
то канун маскарада, то сам маскарад,
то верченье столов, то большая примерка - и так что ни день.
Предположим, неделя проходит, он ждёт, а письмо не идёт.
То есть рухнули связи, обмякли устои, померкли миры.
Почтальоны ушли, вероятно, в какой-нибудь горный поход
и один за другим, вероятно, упали с высокой горы.
Проведя две ужасные ночи без сна,
на девятые сутки в единый приём
он снотворного склянку, что свалит слона,
осушает, и мрак наконец оглушает его забытьём.
В это самое время внезапно о нём вспоминает она.
То есть в ту же секунду она невзначай вспоминает о нём.
И, конечно, бросается прямо к бюро,
из бюро вынимает, конечно, бювар, из бювара бумагу берёт и перо.
И строкою строку погоняет строка,
и к рассвету посланье выходит густым,
как почтовый роман, а могло быть и гуще, да ночь коротка.
На десятые сутки с утра одевается наш кавалер,
выпивает свой кофе, причём даже с юмором смотрит в окно.
А затем не спеша тормошит саквояж, достаёт револьвер
и, конечно, стреляется, прямо на бархате, что не умно.
А конверт и надписан уже, и закрыт
(не без помощи воска, смолы и огня),
силуэт голубка в уголке не забыт,
путевые издержки рассчитаны, нарочный сел на коня...
Остальные детали впоследствии следствие определит.
А пока угадайте, что в этом во всём привлекает меня.
Ну, конечно же, нарочный, Боже ж ты мой!
Как он это поскачет сейчас, полетит, не касаясь дороги, помчится стрелой.
А часа через два, ни с того ни с сего,
на дворе постоялом я встречу его
и в глаза посмотрю со значением, но не скажу ничего.
Разговаривать некогда, да и зачем?
Господа пассажиры, четвёртый звонок!
Занимайте места, je vous prie, je vous aime,
я ваш новый форейтор, а кто не согласен - вот Бог, вот порог.
Решено, что мы едем в Эдем, это значит, мы едем в Эдем.
Занимайте места, господа вояжёры. Таков эпилог.
Или, может, эпиграф. Не всё ли равно?
Я их, знаете, путаю: префикс один, да и корни по смыслу считай за одно.
Ох уж эти мне эллины! Этот язык!
Уж и как ни вникал я в него, а не вник.
Между тем не последний, по общему мнению, был ученик.
должен ехать в провинцию, дней этак на десять, делать дела.
Расставаясь с избранницей, он орошает слезой интерьер
и, пожалуй, не врёт, говоря, что разлука ему тяжела.
Заклинает богами земли и морей
без него не подмигивать здесь никому.
В сотый раз напоследок, уже у дверей,
умоляет писать ему, что бы там ни было, в день по письму,
рисовать голубка на конверте и слать непременно скорей.
И красавица тем же вполне от души отвечает ему:
обещает писать, ободряет кивком,
одаряет цветком, наконец отпускает - и в десять минут забывает о нём.
А герой, повелев ямщику не зевать,
через сутки пути прибывает на место,
въезжает в гостиницу и принимается существовать.
То есть, это он движется с делом и без, в экипаже и нет,
озирает окрестности в виде замшелых прудов и скульптур.
Что ни день на подарки понятно кому не жалеет монет,
покупая смарагдовый хлам и серебряный всякий сумбур.
Или в номере (кстати, весьма дорогом)
вечерами письма от негодницы ждёт.
Изнывает со скуки, дурак дураком,
не пьянея глотает ликёр и бисквит без охоты жуёт.
Ожидает конверта с условным на нём от руки голубком
и, томясь ожиданьем, шагает по бархату взад и вперёд.
А кокетка не помнит, она занята,
что ни день ежечасно её с головой поглощает забота то эта, то та.
То непрошеный гость у неё, то мигрень,
то канун маскарада, то сам маскарад,
то верченье столов, то большая примерка - и так что ни день.
Предположим, неделя проходит, он ждёт, а письмо не идёт.
То есть рухнули связи, обмякли устои, померкли миры.
Почтальоны ушли, вероятно, в какой-нибудь горный поход
и один за другим, вероятно, упали с высокой горы.
Проведя две ужасные ночи без сна,
на девятые сутки в единый приём
он снотворного склянку, что свалит слона,
осушает, и мрак наконец оглушает его забытьём.
В это самое время внезапно о нём вспоминает она.
То есть в ту же секунду она невзначай вспоминает о нём.
И, конечно, бросается прямо к бюро,
из бюро вынимает, конечно, бювар, из бювара бумагу берёт и перо.
И строкою строку погоняет строка,
и к рассвету посланье выходит густым,
как почтовый роман, а могло быть и гуще, да ночь коротка.
На десятые сутки с утра одевается наш кавалер,
выпивает свой кофе, причём даже с юмором смотрит в окно.
А затем не спеша тормошит саквояж, достаёт револьвер
и, конечно, стреляется, прямо на бархате, что не умно.
А конверт и надписан уже, и закрыт
(не без помощи воска, смолы и огня),
силуэт голубка в уголке не забыт,
путевые издержки рассчитаны, нарочный сел на коня...
Остальные детали впоследствии следствие определит.
А пока угадайте, что в этом во всём привлекает меня.
Ну, конечно же, нарочный, Боже ж ты мой!
Как он это поскачет сейчас, полетит, не касаясь дороги, помчится стрелой.
А часа через два, ни с того ни с сего,
на дворе постоялом я встречу его
и в глаза посмотрю со значением, но не скажу ничего.
Разговаривать некогда, да и зачем?
Господа пассажиры, четвёртый звонок!
Занимайте места, je vous prie, je vous aime,
я ваш новый форейтор, а кто не согласен - вот Бог, вот порог.
Решено, что мы едем в Эдем, это значит, мы едем в Эдем.
Занимайте места, господа вояжёры. Таков эпилог.
Или, может, эпиграф. Не всё ли равно?
Я их, знаете, путаю: префикс один, да и корни по смыслу считай за одно.
Ох уж эти мне эллины! Этот язык!
Уж и как ни вникал я в него, а не вник.
Между тем не последний, по общему мнению, был ученик.
Suppose the hero is a young man, a single gentleman -
I have to go to the provinces for about ten days to do business.
Parting with his chosen one, he irrigates the interior with a tear
and, perhaps, he is not lying, saying that separation is hard for him.
Conjures by the gods of the earth and the seas
without him, do not wink at anyone here.
For the hundredth time at last, already at the door,
begs to write to him, no matter what, on the day of the letter,
draw a dove on an envelope and send it as soon as possible.
And the beauty with the same completely from the heart answers him:
promises to write, encourages with a nod,
gives a flower, finally lets go - and in ten minutes forgets about it.
And the hero, commanding the coachman not to yawn,
in a day on the way arrives at the place,
enters the hotel and is accepted to exist.
That is, it is he who moves with business and without, in the carriage and no,
looks around the surroundings in the form of mossy ponds and sculptures.
Every day for gifts it is clear who does not regret coins,
buying emerald trash and silver all sorts of confusion.
Or in a room (by the way, very expensive)
in the evenings he waits for a letter from the wretch.
Bored out of boredom, a fool for a fool,
not getting drunk swallows liquor and chews a biscuit without eagerness.
Waiting for an envelope with a conditional dove on it by hand
and, languishing in anticipation, strides back and forth on the velvet.
But the coquette does not remember, she is busy,
every day, every hour, she is swallowed up by this concern, now that.
Now she has an uninvited guest, then a migraine,
then the eve of the masquerade, then the masquerade itself,
now turning tables, then a big fitting - and so not a day.
Suppose a week goes by, he waits, but the letter does not come.
That is, connections have collapsed, foundations have become limp, worlds have faded.
The postmen are probably gone on some mountain hike.
and one by one, they probably fell from a high mountain.
After two awful nights without sleep
on the ninth day in a single appointment
he's a sleeping pill that will knock down an elephant,
drains, and the darkness finally deafens him with oblivion.
At this very time, she suddenly remembers him.
That is, at the same second, she casually remembers him.
And, of course, rushes straight to the bureau,
from the bureau, of course, he takes out a copy-book, and a pen from the document-book too.
And the line is chased by the line,
and by dawn the message comes out thick,
like a postal novel, or it could be thicker, but the night is short.
On the tenth day in the morning, our gentleman dresses,
drinks his coffee, and even looks out the window with humor.
And then slowly shakes his bag, pulls out a revolver
and, of course, he shoots himself, right on the velvet, which is not smart.
And the envelope is already inscribed and closed
(not without the help of wax, resin and fire),
the silhouette of a dove in the corner is not forgotten,
travel costs are calculated, the courier got on his horse ...
The investigation will determine the rest of the details.
Until then, guess what attracts me about this.
Well, of course, the courier, my God!
As he gallops it now, he will fly without touching the road, he will rush with an arrow.
And two hours later, for no apparent reason,
in the courtyard of the inn I will meet him
and I will look into the eyes with meaning, but I will not say anything.
No time to talk, and why?
Gentlemen, passengers, fourth call!
Take your seats, je vous prie, je vous aime,
I'm your new postil, and whoever disagrees - that's God, that's the threshold.
It is decided that we are going to Eden, which means we are going to Eden.
Take your seats, gentlemen, voyagers. This is the epilogue.
Or maybe an epigraph. Is it all the same?
You know, I confuse them: there is only one prefix, and count the roots as one.
Oh, these Greeks to me! This language!
No matter how much I delved into it, I didn’t delve into it.
Meanwhile, not the last, by all accounts, was the student.
I have to go to the provinces for about ten days to do business.
Parting with his chosen one, he irrigates the interior with a tear
and, perhaps, he is not lying, saying that separation is hard for him.
Conjures by the gods of the earth and the seas
without him, do not wink at anyone here.
For the hundredth time at last, already at the door,
begs to write to him, no matter what, on the day of the letter,
draw a dove on an envelope and send it as soon as possible.
And the beauty with the same completely from the heart answers him:
promises to write, encourages with a nod,
gives a flower, finally lets go - and in ten minutes forgets about it.
And the hero, commanding the coachman not to yawn,
in a day on the way arrives at the place,
enters the hotel and is accepted to exist.
That is, it is he who moves with business and without, in the carriage and no,
looks around the surroundings in the form of mossy ponds and sculptures.
Every day for gifts it is clear who does not regret coins,
buying emerald trash and silver all sorts of confusion.
Or in a room (by the way, very expensive)
in the evenings he waits for a letter from the wretch.
Bored out of boredom, a fool for a fool,
not getting drunk swallows liquor and chews a biscuit without eagerness.
Waiting for an envelope with a conditional dove on it by hand
and, languishing in anticipation, strides back and forth on the velvet.
But the coquette does not remember, she is busy,
every day, every hour, she is swallowed up by this concern, now that.
Now she has an uninvited guest, then a migraine,
then the eve of the masquerade, then the masquerade itself,
now turning tables, then a big fitting - and so not a day.
Suppose a week goes by, he waits, but the letter does not come.
That is, connections have collapsed, foundations have become limp, worlds have faded.
The postmen are probably gone on some mountain hike.
and one by one, they probably fell from a high mountain.
After two awful nights without sleep
on the ninth day in a single appointment
he's a sleeping pill that will knock down an elephant,
drains, and the darkness finally deafens him with oblivion.
At this very time, she suddenly remembers him.
That is, at the same second, she casually remembers him.
And, of course, rushes straight to the bureau,
from the bureau, of course, he takes out a copy-book, and a pen from the document-book too.
And the line is chased by the line,
and by dawn the message comes out thick,
like a postal novel, or it could be thicker, but the night is short.
On the tenth day in the morning, our gentleman dresses,
drinks his coffee, and even looks out the window with humor.
And then slowly shakes his bag, pulls out a revolver
and, of course, he shoots himself, right on the velvet, which is not smart.
And the envelope is already inscribed and closed
(not without the help of wax, resin and fire),
the silhouette of a dove in the corner is not forgotten,
travel costs are calculated, the courier got on his horse ...
The investigation will determine the rest of the details.
Until then, guess what attracts me about this.
Well, of course, the courier, my God!
As he gallops it now, he will fly without touching the road, he will rush with an arrow.
And two hours later, for no apparent reason,
in the courtyard of the inn I will meet him
and I will look into the eyes with meaning, but I will not say anything.
No time to talk, and why?
Gentlemen, passengers, fourth call!
Take your seats, je vous prie, je vous aime,
I'm your new postil, and whoever disagrees - that's God, that's the threshold.
It is decided that we are going to Eden, which means we are going to Eden.
Take your seats, gentlemen, voyagers. This is the epilogue.
Or maybe an epigraph. Is it all the same?
You know, I confuse them: there is only one prefix, and count the roots as one.
Oh, these Greeks to me! This language!
No matter how much I delved into it, I didn’t delve into it.
Meanwhile, not the last, by all accounts, was the student.